Заброшенные деревни в тверской области куда можно поехать жить
Обновлено: 18.09.2024
От Омска до Сибкоммуны, по сибирским меркам, недалеко — 40 километров. Правда, если не знать, что деревня существует, найдешь ее только случайно. Указателей нет, навигатор не поможет. Но дорога среди берез прочищена — хоть и проселок, а двигаться можно.
Двое в деревне
Сибкоммуна не кажется нежилой: на главной улице Коммунаров вперемешку с обшарпанными развалюхами стоят пять вполне еще крепких домов за высокими заборами. И только приглядевшись, понимаешь, что из труб, несмотря на утренний морозец, не поднимается дымок, тропинки к воротам не проложены, а водяная колонка торчит из плотного сугроба.
Первый удар по коммунарам нанесла Великая Отечественная, выбив больше половины мужчин — 35 человек погибли на фронте. Второго, вполне мирного, они не перенесли — в 2003-м закрыли начальную школу, и 200 жителей разъехались в одночасье. Одни перевезли дома поближе к цивилизации, другие сумели продать их дачникам. Часть домов просто бросили — их разобрали другие: на ремонт, на дрова.
До сих пор прописано здесь 11 человек, летом и 30 отдыхающих не набирается. А зимой в деревне — двое: Василий Щукин да жена его Валентина Калинина. Домик их — старенькая деревянная избушка, обшитая снаружи старой фанерой и кусками железа — все, что осталось от второй улицы Сибкоммуны, Лесной.
Василию — 57, Валентине — 54.
Василий и Валентина
Увидеть Родину и умереть
Василий 15 лет назад приехал в Омскую область умирать. Диагноз оптимизма не внушал — цирроз печени. Электромонтажник по профессии, мастер на все руки, в 1990-м он увез свою семью в Грецию на заработки.
— Устроились нормально, работал на алюминиевом комбинате, — рассказывает он. — На жизнь хватало. Там ведь день отработал — неделю можно спокойно жить. Построиться, корни пустить — тяжело, но можно. Только не хотел я там корни пускать, тянуло на родину. Думал, подзаработаем и обратно уедем. А супруга, гречанка этническая, решила гражданство получить. Трое дочек у нас уже было, четвертым забеременела, чтоб многодетной считаться — им там проще и льготы серьезные. А мне надо было в армию идти. Натовскую. Не хотел я, не мог — в СССР же вырос. Сын уже без меня родился…
Уезжал Василий из СССР, а вернулся в 1997-м уже в другую страну.
Растерялся: предприятия в Омской области разваливались одно за одним, зарплаты не выдавали, жилья не было. Несколько лет мотался по бывшим союзным республикам в поисках работы. После очередного увольнения запил. Не на неделю — на годы. Ночевал у случайных знакомых, имен которых и не помнил: то в чужих домах, то в подвалах, то в теплотрассах. В 2006-м попал в Казахстане в больницу, но поскольку бомжом оказался нетипичным — с паспортом, то миграционная служба связалась с его родными в Омской области. Сестра согласилась Василия принять. Правда, не дома.
— Полежал с месяц в Кормиловской больнице, куда безнадежных свозят, а как отпустили летом ненадолго, сестра отвезла дачу свою сторожить под Гауф-хутором, шесть километров отсюда, — вспоминает Василий. — Лето, свежий воздух, овощи — даст Бог, поправишься, сказала. Только что мне природа, что мне лето, если для меня белый свет скоро кончится? Обидно было — умираю по глупости. Ну и опять пить начал: сестра подкидывала помаленьку да собутыльников находил.
Перестали пить и купили дом
— Полтора года прожили, как в тумане: у Валентины было маленько накоплено, мне сестра подкидывала, а закуску на полях собирали, там она прямо на земле растет: капуста, огурцы, морковка, — горько смеется Василий. — Пока хозяйка не нагрянула и не разогнала наш шалман. Протрезвел, задумался: зима на носу, съезжать надо, а деньги почти кончились. И тут поймал себя на мысли, что, вопреки всем прогнозам, не умер, а главное, и не собираюсь ведь — зиму жду.
Уговорили хозяйку потерпеть и осень провели в полной трезвости — пошли к тем же фермерам собирать урожай, считая каждую копейку. Ближе к холодам смогли купить за четыре тысячи рублей старенький домишко размером четыре на четыре метра. Тут и вовсе стало не до пьянки — пол проваливался, крыша текла, печка дымила, электричество отключено. Кое-как подлатали, обставили тем, что в брошенных домах нашли.
Деревня почти умерла
— Спасибо добрым людям: пожалели алкашей, не дали пропасть: увидели, что за ум взялись, стали поручать за домами приглядывать, взамен кто вещички старые отдал, кто крупы привез, — рассказывает Валентина. — Дрова сами заготавливать стали: лес-то вон за окошком, поваленных деревьев много, нагрузим на горбушку да тащим. Света, правда, не было, да и незачем он нам в первый год был — все одно платить за него нечем.
Дров хватит на неделю
Пятеро деревенских за зиму сгорело от водки: от пенсии до пенсии пили.
И ведь здоровые были, а я, приговоренный вроде, все живу. Ну и поняли мы с Валентиной, когда вдвоем в деревне остались, что нельзя больше Бога гневить. Она-то больше за компанию и пила, а я, видать, не был алкоголиком: радости особой все это не доставляло, так — от тоски и безысходности.
Добрались в ту зиму до храма Успения Пресвятой Богородицы в райцентре Тавричанка — исповедались, покрестились. В одном из шкафчиков устроили иконостас: кресты, иконы — одну батюшка подарил, остальные нашли в брошенных домах. Библию — из тех источников — несколько раз перечитали, молитвословы выучили наизусть. А в церкви сейчас бывают редко: это же целая экспедиция. Сначала четыре километра пешком до поворота на Камышино, тоже умирающее: там можно поймать попутку. Если нет ее — тогда еще три километра до большой трассы, где ходят автобусы. Да еще и обратно вернуться засветло — лес кругом, и не столько страшны дикие звери, сколько дикие собаки: брошенные хозяевами, они стали сбиваться в стаи.
Иконостас в шкафу
— Нынче две козы дойных у нас задрали, — Валентина ведет меня в стайку. — Вот это беда: без молока теперь, а то и творог, и сметану я делала. Ничего, остались молоденькие — Кармелита и козлик Цигель, даст Бог, потомство разведут. Кур тоже мало — одних собаки передавили, других мы на мясо пустили, к лету новых купим. Народу больше будет, бродячие собаки, может, побоятся в деревню заходить. С каждым годом их все больше — дачники уезжают и бросают, они в новые стаи сбиваются. Только их и боимся, а так — тихо, кто сюда забредет зимой, за какой надобностью?
Сено козам Василий с Валентиной заготавливают прямо в деревне — если бы не косили, давно бы уже заросла бурьяном. Зарабатывают теперь всеми доступными способами. Прошлой весной занимались общественными работами: чистили местное кладбище. Летом-осенью — полевая страда: платят мало, зато помидоров и огурцов можно брать вволю. Только самодельного томатного сока в погребе 30 банок! Заброшенный огород в 10 соток перекопали вручную. Сажают тыкву, кабачки, морковь, свеклу, лук.
— Фасоли килограммов 40–50 уже в сушеном виде получается, — гордится Валентина. — Она не хуже мяса. Картошки по осени мешков по 100 снимаем, тоже сами перекопали бывшую соседскую землю. Без денег все равно не обойдешься, так мы ягоды-грибы собираем. Год на год не приходится, но выручают заброшенные дачи. Тут недалеко — километров пять: и вишня, и малина, и ранетки. Оттуда — сразу на рынок, он прямо на трассе находится. Прошлым летом на 15 тысяч рублей наторговали, надолго хватит. Одежонка дюжит еще, Васина сестра вещи привозит поношенные, конечно, но мы не гордые. А носки, варежки я сама вяжу.
Дорога в магазин
Бутылка самогона в доме все-таки есть — на случай болезни: до больницы-то далеко. Спасибо, дорогу коммунальщики чистят, если что — скорая доберется. Но про это оба стараются не думать.
— Думаю, все-таки Бог нам помог, — Василий задирает голову вверх. — Я небо стал видеть, а ведь столько лет как придавленный ходил. Вон оно — высокое, синее. Нигде такого нет больше…
Над столом в доме, разделенном печкой на крошечные кухню и комнату, он повесил гравюры еще советского времени и репродукции картин в рамках: тоже нашел на развалинах. Красоты, говорит, захотелось вокруг. Валентина украсила мишурой сосенку, которая растет перед домом, и усадила на лавочку двух игрушечных мышей:
— Новый год отпраздновали, но убирать не буду — так радостнее, — улыбается она, поправляя украшения на деревце. — А мыши — это мы с Васей. Я взрывная, он поспокойнее. Покричу, бывает, он в сарай уйдет, а я посмотрю, как игрушки дружненько сидят, да и за ним иду, извиняться. Сложно, конечно. Когда-то просто от одиночества друг к другу прибились, а на старости лет слова добрые говорить учимся. Ну а как без любви жить?
Лес сразу за домом
И добавляет шепотом, зардевшись, как юная девушка:
— Вася мне на 8 Марта крем подарил — специально в Гауф ходил.
Василий, смущаясь собственной сентиментальности, немедленно каменеет лицом, отводит глаза и перечисляет планы:
— У нас теперь не хуже, чем в Греции — все есть! Нынче думаем кустов 500 клубники посадить: на рынке хорошо идет. Глядишь, и в фермеры выбьемся, домик расширим. Веранду пристроили, утеплим — вообще можно внуков принимать. Валентина уже носков всем навязала: обещали приехать летом из Тюменской области. И я с духом соберусь, напишу детям. Сына ведь не видел никогда. Простят, как вы думаете? Каждый может упасть…
Город Устюжна (ударение на первый слог) находится в Вологодской области неподалёку от севера Тверской области. При Иване Грозном город имел важнейшее значение для государства, т.к. здесь располагался железоделательный завод, позже стали производить оружие. Впоследствии город потерял всё своё значение, и за последние полтора века количество его населения изменилось несильно. Так, в середине XIX века В Устюжне проживало 5000 человек, сейчас — 8500.
Устюжна встречает бурной зеленью.
Время тут остановилось. Приятно прогуляться по деревянному мосту к древнему храму и колокольне.
Ещё один храм в плачевном состоянии, но что-то в этом есть.
Ильич в Устюжне как будто в процессе исполнения танца робота.
В городе есть реликвия в виде Пирожковой, где можно угоститься уникальным хачапури. Это просто пирожок с сыром и чесноком (!!). Грузины плачут :) Также есть вкусное песочное печенье с разноцветной глазурью. Будете в городе, заходите и обязательно наберите печенья — обалденное!
Некоторые виды остаются неизменными столетия.
Имперское и советское прошлое на одной фотографии.
Красивая церковь на кладбище.
В ста метрах от церкви обнаружился работающий колодец. Интересно, близость кладбища не смущает?
Колокольня и часовенка на территории кладбища.
Интересная лепнина в храме.
Концентрация гопников в Устюжне, как нам показалось, несколько выше, чем в среднем российском городе. Во время прогулки люди неприятно пристально смотрят на тебя :) В интернете местные пишут, что это самый прекрасный город на планете, но нам сложно с этим согласиться. Тем не менее, если вы будете в этих краях, заезжайте непременно. Сделать это стоит хотя бы ради потрясающих песочных печенек из Пирожковой :)
Едем дальше в сторону Тверской области. В деревнях до сих пор встречаются колодцы с огромным рычагом.
Майская природа Средней полосы прекрасна.
Дорогу переходят настырные гуси,
на полях пасутся большие стада коров, которые в современной России можно увидеть довольно редко.
В одной из деревень проезжаем солидную деревянную усадьбу, тут когда-то жил барин.
А потом холопы бывали :)
Из окон базы видны дали Рыбинского водохранилища. Пляжами Весьегонск не славится, а вот рыбалка тут, должно быть, неплохая.
Утром едем исследовать отдалённые районы Тверской области. Сначала заезжаем посмотреть фрески под открытым небом в Хабоцком.
Один эксперт по живописи сообщает, что фрески бывают и поинтересней :)
Затем долго ездим по деревням Молоковского и Сандовского районов Тверской области. Если Устюжна и Весьегонск — медвежие углы, то Молоковский и Сандовский — настоящие деревенские районы. Даже райцентры являются большими деревнями, пусть даже в них и есть пара круглосуточных магазинов, кафе и заправок.
По грунтовой дороге доезжаем до полузаброшенного села Карамышево. В селе сохранилось всего несколько жилых домов. Гвоздь программы — заброшенная церковь, из которой растут деревья, впрочем, такое можно встретить много где в России.
Некоторые дома когда-то были довольно интересными.
А от других ничего не осталось. На фоне майского буйства зелени смотрится не слишком депрессивно, но попробуйте заехать сюда в конце октября.
А потом случилась техническая беда с машиной, хорошо, что встретили трактор, пришедший нам на помощь.
На обратном пути решили отобедать в дорожном кафе Сандово, которое находится в прохладом погребке. В воздухе витает атмосфера старого трактира Гиляровского. Чудовищная смесь советского и дореволюционного, ещё более чудовищная столовская еда, Петросян на большом экране, печка для обогрева кафе в зимнее время, чуть заметный запах подвала и фото главной заезжей звезды Сергея Минаева, почтившего своим вниманием сей забытый богом край.
По дороге в Москву заехали сфотографировать знаменитый терем в Красном Холме, сделанный в псевдорусском стиле в конце позапрошлого века. Сейчас в нём детский сад. Очень крутой.
Тверская область — это бесконечные заброшенные и полузаброшенные деревни, церкви и коровники.
На этом заканчиваются заметки о нашем норвежском путешествии. Но мы не можем сидеть на месте и отправляемся в большое путешествие по Восточной Европе. Подробности в новых постах :)
Эту статью могут комментировать только участники сообщества.
Вы можете вступить в сообщество одним кликом по кнопке справа.
Многие населенные пункты России прекратили свое существование в последнее время. Этому способствовало множество различных причин: некоторые деревни просто сносили из-за небольшого количества жителей, каких-то жителей переселяли, так как на территории их деревни должны были строиться какие-либо важные сооружения, а из каких-то деревень люди просто разъехались в поисках лучшей жизни.
НАЗАРОВКА
Деревня Назаровка располагалась в Омской области и была образована в 1826 году, история возникновения этой деревни довольно сложная. Началось все с того, что в 1804 году несколько крестьян, живших в селе Камышинское переселились из своих домов и образовали новое поселение, которое назвали Утичье, интересно, что этот поселок существует и по сей день. Но позже, два крестьянина из Утичья – Иван Десятов и Степан Назаров по неизвестным причинам ушли из нового поселка и осели у озера Бутурла. Именно на берегу этого озера, в 1826 году ими была основана деревня Назаровка, носившая имя одного из своих первых основателей. Позднее, в 1930 году на базе деревни был создан колхоз имени Дзержинского, к тому времени в нем проживало уже около 300 человек, а в каждой семье было традиционно по 5-6 детей. Площадь, занимаемая поселком, также была довольно внушительной, для недавно образовавшегося поселения – более четырех тысяч гектаров, и это за первые пять лет существования.
В деревне занимались выращиванием зерновых культур, ими деревня славилась во всей Омской области. Это и рожь, и овес, и пшеница, выращивались хмель и табак. Жили люди в основном за счет промысловых работ: охотились, ловили рыбу. Также в деревне изготавливали деготь, его изготавливали из бересты. В дерене занимались и редким для того времени ремеслом – изготовлением специальных деревянных ловушек для животных – кулёмок, а мастера, которые их производили звались кулёмщиками.
Деревня исчезла в начале XXI века, так как многие жители Назаровки перебрались в соседние села и города, сейчас такой деревни не существует.
ДЕРЕВНЯ КСТЫ
Деревня продолжала существовать после трагедии вплоть до 1960 года, на тот момент жилым в деревне оставался всего один дом. А в 1970 году деревня Ксты официально перестала существовать. В 1985 году, 5 мая, к 40-летию победы в Великой Отечественной Войне на месте деревни был установлен памятник архитекторов Бродского и Покровского. Мемориальный комплекс представляет собой некое подобие крыльца, состоящего лишь из нескольких обгоревших бревен и женщину, которая прислонилась к одной из опор, с ребенком в руках.
ДЕРЕВНЯ ГОВСЫ
Деревня была небольшой, в ней было всего около тридцати дворов, одиннадцать из которых были латышскими. После того как деревня вошла в состав Латвии жителям были выданы новые фамилии (у некоторых их просто не было), так в деревне Говсы поселились Зарецкие, Виноградовы, Карамзины.
Основной доход жители получали от посева зерновых культур, из которых потом готовили хлеб, а также от выращивания льна. Лен, правда, использовался крестьянами для собственных нужд – из него изготавливали ткань, на продажу он шел редко. Известны были в деревне мастера резьбы по дереву, отличались особым мастерством зодчие из семьи Зарецких, многие дома, построенные в деревне – строили именно они.
Постепенно жители деревни Говсы разъехались и к 2000 году насчитывалось только 8 жителей, а к 2010 году осталось всего три жилых дома. Сейчас поселение официально признано несуществующим.
ДЕРЕВНЯ КОКУЙ
Во время Второй мировой войны деревня была довольно крупной – в ней было около пятидесяти хозяйств, в семьях было по 5-6 детей. В пятидесятые деревня стала колхозом, жители занимались производством сельскохозяйственных культур. Особенно большой доход приносили зерновые культуры, также выращивали овощи, которые также продавали. Позже жители начали разъезжаться в более крупные города, последние жители покинули деревню Кокуй в 1980 году, именно в этот год она окончательно прекратила свое существование.
СЕЛО МИЛИНОВО
Сейчас село Милиново прекратило свое существование. О том, что здесь когда-то был населенный пункт напоминает лишь заросший пруд и разрушенная старинная церковь.
И это без навязывания в друзья!
Тем не менее, вам, профессиональным лгунам-путеноидам, верят всё меньше и меньше, т.к. многие уже научились отделять зёрна от плевел и судить по делам вашим, а не по словам.
И не надо грубить - это так несолидно для человека вашего возраста!
Если мне кто-либо неприятен, то я его просто не замечаю - примите это, как совет.
А вы, оказывается, не только лгун, но и крайне неприятный тип.
Фотоблогер Саша Беленький однажды нанес на карту церкви Тверской области. И тут его ждало потрясение: более половины оказались заброшенными. Он срочно отправился снимать красоту и величие, которые исчезают слишком быстро, чтобы долго раздумывать.
Александр Беленький.
Это было потрясение: из 1000 храмов – 600 заброшены
– Как вы заинтересовались заброшенными церквями Тверской области?
– Эта тема для меня не новая совсем. С первых поездок старался ездить по местам неизведанным. Серпухов, Рязань, Коломна – туда ездили все. А мне хотелось посмотреть и поделиться в своем блоге местами, которые кажутся не очень интересными, и потому их мало посещают.
– Специально ехали снимать разрушенные церкви?
– Поездка была спонтанной. Давно собирался съездить в тверскую деревню Москва. Это в пяти часах езды от большой Москвы. Но чтобы не ехать далеко ради Москвы, в которой съемок на пару часов, решил махнуть в Ярославль. Обнаружил, что маршрут лежит через Старицу. Я был там лет пять назад, в тот день, когда обещали конец света.
Село Бойково, руины Толгской церкви
Храм, как пирамиды майя, спрятанные в джунглях Амазонки
– Про что ваш репортаж?
– Про историю страны. Я вообще человек не церковный. Но считаю, что антирелигиозная кампания советской власти, которая превращала храмы в коровники и насильно отлучала людей от того, что составляло существенную часть их жизни, от того, во что они столетиями верили – разрушило до основания государство.
Я увидел насколько Церковь в России была тем, что систематизировало жизнь человека. Даже если человек не был глубоко верующим. Этот стержень поломали, вынули, и система рухнула.Даже сейчас, когда вроде бы делай что хочешь, верь во что хочешь, отвечай за самого себя – люди не могут. Отвыкли.
– Понятно, что церковный календарь структурировал жизнь людей. Но вы пишете про 1000 разрушенных церквей, вы же их еще и с дрона сняли… Что вы испытали, когда увидели все это?
– С дроном путешествую давно, но по российской глубинке раньше не путешествовал. Это был самый насыщенный период работы коптера. Все три дня в Тверской области только и успевал заряжать батарейки. Снять храм с воздуха – это и необычный вид, и необычный ракурс, как будто со спутника.
Поразили русские просторы, на фоне которых храмы кажутся крошечными. Хотя, как правило, храмы – самые высокие здания в округе. Но фото храма на Никольском погосте – самое сильное, что было со мной в эту поездку. Когда я поднялся вверх над храмом, а потом отлетел в сторону, то увидел, что на многие километры вокруг кроме этих руин нет ничего. Храм стоит одиноко среди леса. Кругом все заросло. Остается догадываться, где здесь были дома, потому что до горизонта не видно следов человека.
Храм на Никольском погосте
Это практически пирамиды Майя, спрятанные в джунглях Амазонки. Но не так давно там была жизнь. Поразило, как быстро природа забирает свое. Люди тратили силы, время, деньги, вкладывали душу, и как быстро это стало никому не нужным.
Этот храм был разрушен во время войны. Его бомбили русские лётчики. Территория была оккупирована противником, там засели немцы. С церковью никто не церемонился.
И вот она стоит в руинах, а у меня ощущение – это Россия, которую мы потеряли, которую можно ухватить за хвост, заглянуть ей в лицо. Но наши дети и внуки вряд ли это успеют сделать. Все эти храмы очень быстро разрушаются.
– Вы в своем репортаже сожалеете, что тверские храмы далеки от притяжения церковного ренессанса. Считаете, что все надо восстановить?
– Хотя бы законсервировать, предотвратить дальнейшее разрушение… Не все восстанавливать, но попытаться сохранить для потомков – нужно.
Вот Старица. Там два храма в неплохом состоянии. Их закрыли на замок, и никто теперь туда уже в туалет не ходит. Но в таком состоянии далеко не все.
Старица
Или, например, храм на Бараньей горе. Он похож на соборы Петербурга. Если покопаться в фотографиях блогеров, которые были там год назад, обнаружите на них купол. А я увидел кучу кирпичей и открытое небо над головой. Все приходит в упадок и стремительно разрушается.
Храм на Бараньей горе
Нет, не нужно их восстанавливать, тем более что там, где нет людей, храмы действительно особо не пригодятся. Но там, где люди есть, можно спрашивать. Хотите? Нужно? Я встречал места, где люди не стали дожидаться пока за них сделают, скинулись и залатали крышу.
Вопрос действительно риторический. А кто восстанавливать будет? А если это будет делать государство? Но оно же вроде отделено от Церкви. Почему предпочтение должно быть отдано зданию храма, например, а не строительству в деревне новой школы, дороги? С дорогами у нас совсем нехорошо. А будет ли польза от храма в полузаброшенной деревне? Думаю, что не все подряд нужно восстанавливать, но не забывать хотя бы, иначе оно останется только на фотографиях.
Храм на Бараньей горе
“Заброшки” не стоят на первом месте
Александр Беленький.
– Вы же не ограничены ЖЖ?
– Я есть во всех социальных сетях, включая youtube, так как снимаю ролики. Но ЖЖ – абсолютно мой формат. Это единственная площадка, где можно размещать большие лонгриды, репортажи с неограниченным количеством фотографий и видео.
Понятно, что я не могу каждую неделю приносить свои фотографии в National Geographic и требовать, чтобы там печатали по три моих разворота. В этом и состоит разница между блогером и журналистом. У блогера свое СМИ.
– Из одной поездки вы несколько репортажей привозите?
– Да, стараюсь разделять репортажи по темам. Хочу, чтобы люди находили мои материалы и могли воспользоваться ими как путеводителем. Впрочем, часто пишу о местах, куда люди никогда и ни за что не поедут. Но репортаж о Тверской области все-таки получился путеводителем по красивым местам с архитектурно-исторической заброшенной привязкой.
Александр Беленький
Время там остановилось
– Мужчины не так сентиментальны, но что-то поразило особенно?
– Автолавка. В глуши нет магазинов и два раз в неделю приезжает грузовик с продуктами. Только нужными. В кузове место ограничено, лишнего не везут. Местные старушки выстраиваются в длинную очередь. Поразило, что покупают свежие сезонные овощи. Выходит, ничего не выращивают?!
У меня бабушка в Подмосковье огурцы, кабачки, помидоры, цветы выращивает, а они – нет. С детства уверен, что дачников от деревенских отличает отсутствие коровы и полноценного натурального хозяйства. Но далеко не все теперь занимаются хозяйством, даже землю не возделывают.
Понятно, это связано и с уровнем доходов, которые не позволяют им заводить кур, коров и свиней, с возрастом. Но в большей степени с тем, что люди родились в стране, где приучали не самостоятельно, а коллективно мыслить.
Автолавка
Есть ощущение, что человек в глубинке запутан
– Метафора стержня, фундамента – она из книжек вами взята?
– Книжки книжками, конечно. Но я глазами увидел, что деревня – микроединица общества. Там люди все вроде с нами в одной стране, но живут сами по себе. Куда бы ни приехал, обнаруживаю, что в деревне люди мыслят себя не только административно-территориальной единицей, а единицей общинной. Они себя относят не к роду, не к тейпу, а к ячейке, которая больше, чем семья, но меньше, чем народ.
Очевидно, что этому объединению сейчас не хватает невидимой руки, авторитета. Мне, человеку далекому от религии, кажется, что Церковь была такой связующей силой. В религии, в Боге они находили ответы на вопросы, которые не находили нигде больше. Там и врачевались, и успокаивались, и радовались вместе.
– В своих репортажах о России используете довольно негативные эпитеты: глухомань, дыра, дно, унылые однообразные, Богом забытые места…
– Это действительно так. Вряд ли можно назвать жителей Калязина людьми счастливыми. В любом таком месте пообщайтесь с местными жителями, они все расскажут о своих проблемах.
Хочу рассказать про жизнь людей: если дыра, то дыра
– Но это же не американские горки?
– Нет, это русская рулетка. То ли выживешь, то ли нет. Когда публикую репортажи о России, рассказываю о разрушенных церквях, я думаю о том, что хотел бы, чтобы люди поехали по моим следам. Чем больше людей увидят, успеет сфотографировать, рассказать другим, тем больше наших потомков будет знать о той России, которая существовала еще сто лет назад.
Читайте также: