Кто за свою жизнь успел побывать как учителем так и пиратом садоводом и генералом
Обновлено: 18.09.2024
— Был бы гвардии он завтра ж капитан.
— Того не надобно; пусть в армии послужит.
— Изрядно сказано! пускай его потужит…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Да кто его отец?
Глава II. Вожатый.
Сторона ль моя, сторонушка,
Сторона незнакомая!
Что не сам ли я на тебя зашел,
Что не добрый ли да меня конь завез:
Завезла меня, доброго молодца,
Прытость, бодрость молодецкая
И хмелинушка кабацкая.
Глава III. Крепость.
Мы в фортеции живем,
Хлеб едим и воду пьем;
А как лютые враги
Придут к нам на пироги,
Зададим гостям пирушку:
Зарядим картечью пушку.
Старинные люди, мой батюшка.
Глава IV. Поединок
— Ин изволь, и стань же в позитуру.
Посмотришь, проколю как я твою фигуру!
Прошло несколько недель, и жизнь моя в Белогорской крепости сделалась для меня не только сносною, но даже и приятною. В доме коменданта был я принят как родной. Муж и жена были люди самые почтенные. Иван Кузмич, вышедший в офицеры из солдатских детей, был человек необразованный и простой, но самый честный и добрый. Жена его им управляла, что согласовалось с его беспечностию. Василиса Егоровна и на дела службы смотрела, как на свои хозяйские, и управляла крепостию так точно, как и своим домком. Марья Ивановна скоро перестала со мною дичиться. Мы познакомились. Я в ней нашел благоразумную и чувствительную девушку. Незаметным образом я привязался к доброму семейству, даже к Ивану Игнатьичу, кривому гарнизонному поручику, о котором Швабрин выдумал, будто бы он был в непозволительной связи с Василисой Егоровной, что не имело и тени правдоподобия; но Швабрин о том не беспокоился.
Я был произведен в офицеры. Служба меня не отягощала. В богоспасаемой крепости не было ни смотров, ни учений, ни караулов. Комендант по собственной охоте учил иногда своих солдат; но еще не мог добиться, чтобы все они знали, которая сторона правая, которая левая, хотя многие из них, дабы в том не ошибиться, перед каждым оборотом клали на себя знамение креста. У Швабрина было несколько французских книг. Я стал читать, и во мне пробудилась охота к литературе. По утрам я читал, упражнялся в переводах, а иногда и в сочинении стихов. Обедал почти всегда у коменданта, где обыкновенно проводил остаток дня и куда вечерком иногда являлся отец Герасим с женою Акулиной Памфиловной, первою вестовщицею во всем околотке. С А. И. Швабриным, разумеется, виделся я каждый день; но час от часу беседа его становилась для меня менее приятною. Всегдашние шутки его насчет семьи коменданта мне очень не нравились, особенно колкие замечания о Марье Ивановне. Другого общества в крепости не было, но я другого и не желал.
Несмотря на предсказания, башкирцы не возмущались. Спокойствие царствовало вокруг нашей крепости. Но мир был прерван незапным междуусобием.
Я уже сказывал, что я занимался литературою. Опыты мои, для тогдашнего времени, были изрядны, и Александр Петрович Сумароков, несколько лет после, очень их похвалял. Однажды удалось мне написать песенку, которой был я доволен. Известно, что сочинители иногда, под видом требования советов, ищут благосклонного слушателя. Итак, переписав мою песенку, я понес ее к Швабрину, который один во всей крепости мог оценить произведения стихотворца. После маленького предисловия вынул я из кармана свою тетрадку и прочел ему следующие стишки:
Мысль любовну истребляя,
Тщусь прекрасную забыть,
И ах, Машу избегая,
Мышлю вольность получить!
Но глаза, что мя пленили,
Всеминутно предо мной;
Они дух во мне смутили,
Сокрушили мой покой.
Глава V. Любовь.
Ах ты, девка, девка красная!
Не ходи, девка, молода замуж;
Ты спроси, девка, отца, матери,
Отца, матери, роду-племени;
Накопи, девка, ума-разума,
Ума-разума, приданова.
Буде лучше меня найдешь, позабудешь.
Если хуже меня найдешь, воспомянешь.
«Сын мой Петр! Письмо твое, в котором просишь ты нас о родительском нашем благословении и согласии на брак с Марьей Ивановой дочерью Мироновой, мы получили 15-го сего месяца, и не только ни моего благословения, ни моего согласия дать я тебе не намерен, но еще и собираюсь до тебя добраться да за проказы твои проучить тебя путем как мальчишку, несмотря на твой офицерской чин: ибо ты доказал, что шпагу носить еще недостоин, которая пожалована тебе на защиту отечества, а не для дуелей с такими же сорванцами, каков ты сам. Немедленно буду писать к Андрею Карловичу, прося его перевести тебя из Белогорской крепости куда-нибудь подальше, где бы дурь у тебя прошла. Матушка твоя, узнав о твоем поединке и о том, что ты ранен, с горести занемогла и теперь лежит. Что из тебя будет? Молю бога, чтоб ты исправился, хоть и не смею надеяться на его великую милость,
«Государь Андрей Петрович,
отец наш милостивый!
Милостивое писание ваше я получил, в котором изволишь гневаться на меня, раба вашего, что-де стыдно мне не исполнять господских приказаний; а я, не старый пес, а верный ваш слуга, господских приказаний слушаюсь и усердно вам всегда служил и дожил до седых волос. Я ж про рану Петра Андреича ничего к вам не писал, чтоб не испужать понапрасну, и, слышно, барыня, мать наша Авдотья Васильевна и так с испугу слегла, и за ее здоровие бога буду молить. А Петр Андреич ранен был под правое плечо, в грудь под самую косточку, в глубину на полтора вершка, и лежал он в доме у коменданта, куда принесли мы его с берега, и лечил его здешний цирюльник Степан Парамонов; и теперь Петр Андреич, слава богу, здоров, и про него, кроме хорошего, нечего и писать. Командиры, слышно, им довольны; а у Василисы Егоровны он как родной сын. А что с ним случилась такая оказия, то быль молодцу не укора: конь и о четырех ногах, да спотыкается. А изволите вы писать, что сошлете меня свиней пасти, и на то ваша боярская воля. За сим кланяюсь рабски.
Я не мог несколько раз не улыбнуться, читая грамоту доброго старика. Отвечать батюшке я был не в состоянии; а чтоб успокоить матушку, письмо Савельича мне показалось достаточным.
С той поры положение мое переменилось. Марья Ивановна почти со мною не говорила и всячески старалась избегать меня. Дом коменданта стал для меня постыл. Мало-помалу приучился я сидеть один у себя дома. Василиса Егоровна сначала за то мне пеняла; но, видя мое упрямство, оставила меня в покое. С Иваном Кузмичом виделся я только, когда того требовала служба. Со Швабриным встречался редко и неохотно, тем более что замечал в нем скрытую к себе неприязнь, что и утверждало меня в моих подозрениях. Жизнь моя сделалась мне несносна. Я впал в мрачную задумчивость, которую питали одиночество и бездействие. Любовь моя разгоралась в уединении и час от часу становилась мне тягостнее. Я потерял охоту к чтению и словесности. Дух мой упал. Я боялся или сойти с ума, или удариться в распутство. Неожиданные происшествия, имевшие важное влияние на всю мою жизнь, дали вдруг моей душе сильное и благое потрясение.
Глава VI. Пугачевщина.
Вы, молодые ребята, послушайте,
Что мы, старые старики, будем сказывати.
«Господину коменданту Белогорской крепости
Капитану Миронову.
Глава VII. Приступ.
Голова моя, головушка,
Голова послуживая!
Послужила моя головушка
Ровно тридцать лет и три года.
Ах, не выслужила головушка
Ни корысти себе, ни радости,
Как ни слова себе доброго
И ни рангу себе высокого;
Только выслужила головушка
Два высокие столбика,
Перекладинку кленовую,
Еще петельку шелковую.
Глава VIII. Незванный гость.
Незваный гость хуже татарина.
Глава IX. Разлука.
Сладко было спознаваться
Мне, прекрасная, с тобой;
Грустно, грустно расставаться,
Грустно, будто бы с душой.
Глава X. Осада города.
Заняв луга и горы,
С вершины, как орел, бросал на град он взоры.
За станом повелел соорудить раскат
И, в нем перуны скрыв, в нощи привесть под град.
«Богу угодно было лишить меня вдруг отца и матери: не имею на земле ни родни, ни покровителей. Прибегаю к вам, зная, что вы всегда желали мне добра и что вы всякому человеку готовы помочь. Молю бога, чтоб это письмо как-нибудь до вас дошло! Максимыч обещал вам его доставить. Палаша слышала также от Максимыча, что вас он часто издали видит на вылазках и что вы совсем себя не бережете и не думаете о тех, которые за вас со слезами бога молят. Я долго была больна; а когда выздоровела, Алексей Иванович, который командует у нас на месте покойного батюшки, принудил отца Герасима выдать меня ему, застращав Пугачевым. Я живу в нашем доме под караулом. Алексей Иванович принуждает меня выйти за него замуж. Он говорит, что спас мне жизнь, потому что прикрыл обман Акулины Памфиловны, которая сказала злодеям, будто бы я ее племянница. А мне легче было бы умереть, нежели сделаться женою такого человека, каков Алексей Иванович. Он обходится со мною очень жестоко и грозится, коли не одумаюсь и не соглашусь, то привезет меня в лагерь к злодею, и с вами-де то же будет, что с Лизаветой Харловой. Я просила Алексея Ивановича дать мне подумать. Он согласился ждать еще три дня; а коли через три дня за него не выду, так уж никакой пощады не будет. Батюшка Петр Андреич! вы один у меня покровитель; заступитесь за меня, бедную. Упросите генерала и всех командиров прислать к нам поскорее сикурсу да приезжайте сами, если можете. Остаюсь вам покорная бедная сирота
Прочитав это письмо, я чуть с ума не сошел. Я пустился в город, без милосердия пришпоривая бедного моего коня. Дорогою придумывал я и то и другое для избавления бедной девушки и ничего не мог выдумать. Прискакав в город, я отправился прямо к генералу и опрометью к нему вбежал.
Генерал ходил взад и вперед по комнате, куря свою пенковую трубку. Увидя меня, он остановился. Вероятно, вид мой поразил его; он заботливо осведомился о причине моего поспешного прихода.
— Ваше превосходительство, — сказал я ему, — прибегаю к вам как к отцу родному; ради бога, не откажите мне в моей просьбе: дело идет о счастии всей моей жизни.
— Что такое, батюшка? — спросил изумленный старик. — Что я могу для тебя сделать? Говори.
— Ваше превосходительство, прикажите взять мне роту солдат и полсотни казаков и пустите меня очистить Белогорскую крепость.
Генерал глядел на меня пристально, полагая, вероятно, что я с ума сошел (в чем почти и не ошибался).
— Как это? Очистить Белогорскую крепость? — сказал он наконец.
— Ручаюсь вам за успех, — отвечал я с жаром. — Только отпустите меня.
— Нет, молодой человек, — сказал он, качая головою. — На таком великом расстоянии неприятелю легко будет отрезать вас от коммуникации с главным стратегическим пунктом и получить над вами совершенную победу. Пресеченная коммуникация…
Я испугался, увидя его завлеченного в военные рассуждения, и спешил его прервать.
— Дочь капитана Миронова, — сказал я ему, — пишет ко мне письмо: она просит помощи; Швабрин принуждает ее выйти за него замуж.
— Неужто? О, этот Швабрин превеликий Schelm, и если попадется ко мне в руки, то я велю его судить в двадцать четыре часа, и мы расстреляем его на парапете крепости! Но покамест надобно взять терпение…
— Взять терпение! — вскричал я вне себя. — А он между тем женится на Марье Ивановне.
— О! — возразил генерал. — Это еще не беда: лучше ей быть покамест женою Швабрина: он теперь может оказать ей протекцию; а когда его расстреляем, тогда, бог даст, сыщутся ей и женишки. Миленькие вдовушки в девках не сидят; то есть, хотел я сказать, что вдовушка скорее найдет себе мужа, нежели девица.
— Скорее соглашусь умереть, — сказал я в бешенстве, — нежели уступить ее Швабрину!
— Ба, ба, ба, ба! — сказал старик. — Теперь понимаю: ты, видно, в Марью Ивановну влюблен. О, дело другое! Бедный малый! Но все же я никак не могу дать тебе роту солдат и полсотни казаков. Эта экспедиция была бы неблагоразумна; я не могу взять ее на свою ответственность.
Я потупил голову; отчаяние мною овладело. Вдруг мысль мелькнула в голове моей: в чем оная состояла, читатель увидит из следующей главы, как говорят старинные романисты.
Глава XI. Мятежная слобода.
Глава XII. Сирота
Как у нашей у яблоньки
Ни верхушки нет, ни отросточек;
Как у нашей у княгинюшки
Ни отца нету, ни матери.
Снарядить-то ее некому,
Благословить-то ее некому.
Глава XIII. Арест.
Глава XIV. Суд
Мирская молва —
Морская волна.
Здесь прекращаются записки Петра Андреевича Гринева. Из семейственных преданий известно, что он был освобожден от заключения в конце 1774 года, по именному повелению; что он присутствовал при казни Пугачева, который узнал его в толпе и кивнул ему головою, которая через минуту, мертвая и окровавленная, показана была народу. Вскоре потом Петр Андреевич женился на Марье Ивановне. Потомство их благоденствует в Симбирской губернии. В тридцати верстах от *** находится село, принадлежащее десятерым помещикам. В одном из барских флигелей показывают собственноручное письмо Екатерины II за стеклом и в рамке. Оно писано к отцу Петра Андреевича и содержит оправдание его сына и похвалы уму и сердцу дочери капитана Миронова. Рукопись Петра Андреевича Гринева доставлена была нам от одного из его внуков, который узнал, что мы заняты были трудом, относящимся ко временам, описанным его дедом. Мы решились, с разрешения родственников, издать ее особо, приискав к каждой главе приличный эпиграф и дозволив себе переменить некоторые собственные имена.
Издатель. 19 окт. 1836.
Приложение. Пропущеная глава.
Данная глава не вошла в окончательную релакцию повести и сохранилась только в виде черновой рукописи. В ней Гринев называется Буланиным, а Зурин — Гриневым.
Береги честь смолоду
Взятие Казани Пугачевым произошло 12 июля 1774 г.
…отец мой пострадал вместе с Волынским и Хрущевым. — Имеется в виду дело А. П. Волынского (1689—1740), кабинет-министра императрицы Анны Иоанновны, казненного в 1740 г. вместе с его другом А. Ф. Хрущевым за попытку свергнуть власть немца Бирона, фаворита императрицы.
Вы читали полный текст романа А С. Пушкина Капитанская дочь.
Генри Морган захватывает Пуэрто-Принсипе Wikimedia Commons
Говоря о пиратах, мы обычно имеем в виду только тех, кто топит корабли и разбойничает на море. Но пираты часто шли дальше, разоряя прибрежные города и крепости, и могли устраивать сложные сухопутные экспедиции.
2 Пиратство — мужское занятие
В 1343 году графа Оливье IV де Клиссона схватили в Париже, обвинив в сговоре с Англией против французского короля Филиппа VI, и приговорили к смертной казни через отсечение головы. Его вдова — Жанна де Бельвиль — поклялась отомстить французской короне за смерть мужа.
Продав все имущество, драгоценности и заложив земли, Жанна оснастила военные корабли и в качестве капитана вышла в море. Она преследовала и топила французские торговые суда, убивала членов их команд и даже нападала на прибрежные поселения. Но в момент удача оставила Жанну: после крушения в шторме она потеряла не только корабли, но и одного из сыновей. Ей пришлось бежать в Англию, где она нашла поддержку у короля Эдуарда III. Через некоторое время Жанна оборудовала новые корабли и продолжила мстить французам уже и после смерти Филиппа VI. Остановилась она только спустя несколько лет, когда снова вышла замуж, теперь за капитана английских войск.
Но самой известной женщиной золотой эры пиратства считается ирландка Энн Бонни, родившаяся около 1700 года. Она появилась на свет в результате связи успешного адвоката и его служанки. Из-за скандала семье пришлось переехать в британские колонии Америки. Там отец приобрел плантации, так что детство Энн прошло в большом колониальном доме, среди роскоши и слуг. Но, к несчастью для родителей, девушка обладала неукротимым темпераментом. В описаниях ее юности можно встретить истории о том, что она любила ездить верхом по округе, голая по пояс, а однажды ударила ножом служанку. Повзрослев, Энн сбежала из дома с английским моряком. Брак был недолгим; скоро она нашла себе нового супруга — известного на Восточном побережье Америки пирата Джека Рэкема по прозвищу Ситцевый Джек — и стала его правой рукой благодаря таланту планирования и бесстрашию в бою.
Джек и Энн грабили суда в Карибском море. В 1720 году на их пути встретился отлично вооруженный английский военный корабль — они приняли бой и были взяты в плен. Суд приговорил Энн к смертной казни, исполнение которой было отложено из-за ее беременности. Казнь еще несколько раз откладывалась по неизвестным причинам, и как в результате окончила дни Энн — неизвестно.
В связи с Энн Бонни обычно вспоминают и другую пиратку — Мэри Рид. Мэри с детства часто использовала трюк с переодеванием в мальчика: сначала — чтобы получить наследство, затем — чтобы примкнуть к британским военным. А в 1720 году она встретила Энн с Джеком, и дальше они разбойничали втроем. Предполагается, что и судили их в конце концов тоже вместе.
Женщины были и среди пиратов на Востоке. В конце XVIII века в китайских морях все боялись Госпожу Чжэн (или Чин Си). Она была женой пиратского адмирала Чжэн И, под чьим началом находилось шесть эскадр. Сначала Чин Си командовала одной из эскадр, а после смерти мужа заняла его место.
3 Пираты не признавали никакого закона
В отличие от военных моряков пираты обладали личной свободой. Они могли сойти на берег, где хотели, могли перейти на другое судно. Пиратские команды являлись своего рода самоуправляемыми объединениями со своими понятными законами. Капитан не имел абсолютной власти; все должности, включая капитанскую, были выборными. Решения принимали на общей сходке голосованием. Капитан сидел за общим столом и ел то же, что и все. Зачастую у него даже не было собственной каюты. В пиратской среде достаточно сильно было развито ощущение братства. Они часто меняли корабли; не менее часто команды разных кораблей то объединялись, то разъединялись. Все это приводило к появлению субкультуры.
Если в прошлой морской жизни пираты не имели никаких прав, то в новой — четко их прописывали. Между капитаном и экипажем заключался договор, в котором были детально оговорены условия раздела добычи, компенсации за увечья, пенсии и выплат в случае смерти. Также пиратам могли назначаться премии за храбрость. По другой схеме сумма не оговаривалась, а считались доли: каждый рядовой пират получал одну долю, командир — две с половиной доли, штурман — полторы доли, столько же — врач (например, когда в 1982 году подняли на поверхность сокровища с флагманского корабля пирата Сэма Беллами, то обнаружили, что все предметы разломаны или разрезаны на части). После боя в течение суток пираты должны были сдать в общий котел всю добычу. Затем команда приносила клятву на Библии. Перед тем как приступить к дележу, вся команда — от капитана до юнги — раздевалась и показывала одежду: нет ли припрятанного.
4 Пираты не боялись ни Бога, ни дьявола
Моряки вообще всегда были известны как любители почертыхаться — призвать чертей или оскорбить святого. В английском королевском флоте эпохи Великих географических открытий капитанам положено было следить за речью подчиненных и наказывать за невоздержанный язык выговорами и даже поркой. На их фоне пираты не отличались особенным богохульством.
На корсарских кораблях (корсары были, по сути, узаконенными пиратами Корсары, или каперы, — капитаны и их команды, использующие вооруженное судно для захвата торговых кораблей с разрешения властей государства. ) нередко служил священник. За свою работу он получал, как и члены команды, долю от награбленного. Более того, пираты должны были принести клятву на Библии перед началом дележа добычи и обычно молились, когда садились за стол и перед сражением. Кроме того, зачастую политические и экономические мотивы морских грабежей могли дополняться мотивами религиозной борьбы: так, экипажи, состоящие из французских гугенотов, английских пуритан и голландских кальвинистов, могли оправдывать свои действия тем, что это борьба с испанскими католиками.
Правильно будет сказать, что пираты были суеверными. Некоторые капитаны имели при себе астрологов, предсказывающих успех того или иного предприятия. Большинство пиратов носили всевозможные амулеты. По одной из версий, серьги в ушах были популярным оберегом от кораблекрушений (они также могли быть обозначением определенного статуса пирата или просто ценным украшением). Среди пиратов считалось, что, если носить кусок веревки висельника, зашитый в шляпу, или мумифицированную кисть руки висельника, есть шанс, что не повесят. Неплохо было иметь амулет в виде топора: он должен был приносить удачу в бою. Пираты также не стреляли и не ели морских птиц, поскольку верили, что в них вселяются души умерших. Однажды Лайонел Уофер (1640–1705) — валлийский корабельный хирург и исследователь — погрузил на судно мумию индейского мальчика, чтобы привезти ее в Англию для исследований, но пираты заявили, что компас будет врать, пока на борту труп, и выбросили его в море.
Коллекционный вкладыш с портретом Равено де Люссана. США, около 1888 года The Metropolitan Museum of Art
Объединил Италию и до сих пор остается ее любимейшим героем
Джузеппе Гарибальди был главным героем Риссорджименто — объединения Италии и освобождения итальянцев от гнета Австро-Венгрии и Франции. На самом деле, Гарибальди не объединил Италию единолично, точно также, как Че Гевара не захватил Кубу в одиночку. Но именно он стал символом движения и его хаотичным локомотивом.
Постоянно терпел крах, как самый последний неудачник. Но снова и снова начинал борьбу
По мнению современников, Италии Гарибальди притягивал удачу и был настоящим талисманом страны. Однако, если посмотреть на череду его приключений, окажется, что он был настоящим неудачником, а его затеи каждый раз оборачивались полным провалом. Но Джузеппе не бросал борьбу и возрождался из пепла раз за разом. Совершенно несгибаемый человек! Он организовывал восстание за восстанием, то в Генуе, то в Риме, то в Южной Америке. Но терпел поражение.
Однако половина его затей все же окончилась успехом — ему удалось всего с тысячью добровольцев захватить Южную Италию; разбивать войска австрийцев и пруссаков, побеждая опытных генералов, стоя во главе толпы оборванцев. Но и здесь он, в конечном итоге, остался ни с чем: все его великие достижения присвоили другие люди, в основном правители Пьемонта (который и стал ядром Риссорджименто). При всей своей бешеной энергии и силе, Гарибальди плохо ориентировался в политике и не умел плести интриги. А власть, как оказалось, достается не великим победителям, но кабинетным политикам.
За свою жизнь успел побыть учителем, пиратом, моряком, писателем, генералом, адмиралом, диктатором и садоводом
Большую часть жизни после возвращения в Италию он будет славен как полководец, но в перерывах, когда очередная неудача оставит его не у дел, Гарибальди то снова окажется моряком, то, вдруг проработает на свечном заводе в Нью-Йорке, то сядет за мемуары, но начнет писать поэмы.
Женился на пиратке
Гарибальди с умирающей на руках Анной
В 1830-х годах Гарибальди, уже тогда профессиональный революционер, был вынужден бежать в Южную Америку. Там он примкнул к новому бунту — борьбе за независимость республики Риу-Гранди (восставшая провинция Бразилии). Здесь по достоинству оценили его навыки моряка и сделали сначала капером, а потом и вовсе адмиралом пиратского флота (другого у Риу-Гранди и не было).
Во время одной из битв Джузеппе знакомится с Анной Рибейру, пираткой и революционеркой. Они женятся, заводят детей, но даже несмотря на это продолжают свой вечный бунт. Вернувшись в Италию в 1848 году, чтобы поддержать там восстание и обреченную на гибель Римскую республику, Гарибальди берет и свою беременную жену. Идея оказалось не лучшей — во время похода (точнее, бегства от австрийцев) Анна, подхватившая малярию, погибает.
Теперь ее останки захоронены под постаментом посвященного ей памятника. Анна Гарибальди изображена валькирией с пистолетом, мчащейся на коне по полю боя. Если это не идеальная история трагической любви, то что же?
Был, возможно, самым неуправляемым генералом в истории
На поле боя Гарибальди был настолько же успешным полководцем, насколько и неуправляемым. Он считал себя прирожденным республиканцем и демократом, едва ли не анархистом, но прекрасно понимал, что единственный способ объединить Италию — встать под знамена Сардинского королевства (оно же — Пьемонт). Формально воюя во славу короля Виктора Эммануила II, он, по мнению руководства, оставался своевольной бестией.
Нарушив приказы, Джузеппе отправился во главе тысячи добровольцев в Южную Италию и захватил ее всего за двадцать дней, став диктатором Юга. К счастью, ему хватило ума передать правление Виктору Эммануилу — иначе разразилась бы гражданская война. Наплевав на личный запрет короля, он дважды напал на Папские владения, где был разбит войсками собственного руководства, которое испугалось, что Джузеппе собрался лично пристрелить Папу и посеять хаос в Италии. Если бы не слава величайшего героя Риссорджименто, Гарибальди бы давным давно отдали под трибунал и расстреляли.
Был масоном
Под конец жизни Гарибальди стал главой сразу трех масонских лож: великим магистром Итальянской ложи, великим иерофантом (то есть пожизненным мастером) Египетского устава Мемфиса и великим иерофантом Египетского устава Мицраима, объединив два последних в единую ложу. Звучит все это запутанно и слишком экзотично, но, как минимум, говорит о том, что во времена Гарибальди масонство было таким же распространенным явлением, как спортклубы в наши дни.
Его главным врагом был собственный соратник по объединению Италии
Камилло Бенсо ди Кавур
Очевидно, что у человека такой потрясающей судьбы и неуемного характера были враги. Но, как и полагается в хорошей истории, главным врагом Гарибальди был его же главный союзник и соратник — другой объединитель Италии, граф Камилло Бенсо ди Кавур. Он был премьер-министром Сардинского королевства (которое в итоге и завершило Риссорджименто), и, если смотреть со стороны Джузеппе, истинным прохвостом.
Граф Кавур смотрел на объединение с совершенно иных позиций. Гарибальди мечтал завершить все единым махом, не дав опомниться противнику (почти так и вышло). Кавур считал, что процесс будет трудным, поэтапным и затянется едва ли не на сотню лет. Гарибальди уповал на ярость битвы и был восторженным проповедником революции, Кавур верил в экономические реформы, дипломатию и холодный расчет. Гарибальди опирался на крестьян и бедных горожан, Кавур — на молодую буржуазию и либеральную аристократию.
Гарибальди при всех своих успехах портил Кавуру все карты. Какая дипломатия и медленные последовательные реформы возможны, когда главный герой революции скачет из края в край Италии и почти случайным образом захватывает новые земли? Кроме того, Кавур пошел на договор с Дьяволом, заключив союз с Наполеоном III. Расчет оказался не так плох: именно благодаря Франции удалось победить Австро-Венгрию и получить хоть какую-то возможность начать объединение. Как будто в качестве издевки Кавур за такие услуги отдал французам Ниццу, родной город Гарибальди.
Но и это еще не все: во время одной из кампаний Джузеппе едва не погиб, пойдя на самоубийственную атаку по приказу правительства. У него, казалось, не было шансов — это была расставленная западня, но Гарибальди удалось вырваться. Бытует мнение, что за этим стоял именно Кавур.
Выглядит так, словно Гарибальди был хорошим парнем, который противостоял злобному графу-интригану. На деле, оба сделали для объединения страны примерно поровну и непонятно, кто кому больше мешал в этом деле.
Объездил весь мир, был другом Герцена и Линкольна
Путешествуя по миру, Гарибальди оказался в Перу, Уругвае, Бразилии, США, России (Таганроге, если точнее), Китае, Австралии, Новой Зеландии и Великобритании. И все это так, походя, в свободное от военных побед время.
В Британии он познакомился с Герценом, с которым позже вел переписку. Президент Авраам Линкольн предложил Гарибальди пост главнокомандующего армией Севера, когда началась гражданская война. А великий хирург Николай Пирогов спас его от ампутации ноги, после того, как Джузеппе оказался под обстрелом своих же союзников во время похода на Рим.
Гарибальди был своего рода рок-звездой своего времени: популярный и всемирно известный, он с легкостью заводил дружбу с популярными и всемирно известными людьми своей эпохи.
Джузеппе Гарибальди был настолько непримиримым борцом с тиранией, что когда его вчерашние враги, французы, подверглись жестокому нападению со стороны Пруссии, он не смог оставаться в стороне и отправился им на помощь.
Это произошло после второго похода на Рим, во время которого Вечный город наконец перестал быть вотчиной Папы Римского и присоединился к Италии. Захватить Рим удалось только из-за того, что охранявшая его французская армия поспешно ретировалась, узнав о начавшейся войне с Пруссией. Война шла из рук вон плохо, и когда Гарибальди неожиданно предложил свои услуги полководца, Франция согласилась, о чем не пожалела.
Отказался от наград и пенсий
Гарибальди на Капрере
Под конец жизни Гарибальди, страдающий от пережитых ран, осел на острове Капрера. Писал мемуары, переписывался с политическими деятелями и революционерами со всего мира. Кроме того, увлекся садоводством и даже стал теоретиком сельского хозяйства, увлекшись его научной стороной.
Краткая история Гарибальди как полководца:
Как видно, вся она сплошь состоит из великих побед, которые оборачиваются провалом, а все его заслуги в итоге прибирают к рукам другие политики.
— Затем он пробует примкнуть к самопровозглашенной республике Риу-Гранди (восставшая провинция Бразилии) и становится там адмиралом, но это снова оборачивается провалом — Гарибальди топит весь флот страны, чтобы тот не достался врагу.
— В 1842 году Гарибальди примыкает к гражданской войне в Уругвае и становится адмиралом уже здесь. Но история повторяется: Джузеппе снова топит флот, чтобы тот не достался аргентинцам.
— В 1848 в Италии грянула первая освободительная революция и повстанцы организовали Римскую республику. Гарибальди примкнул к ней, но в итоге революционеры потерпели крах, а Рим был взят французами.
— Гарибальди пытался примкнуть к Венеции, в которой тоже произошло восстание, но пока он пробивался к ней с боями, восстание уже подавили. Во время этого похода как раз погибла его жена, Анна.
— Спустя 10 лет, в 1858 году, начинается новая волна национально-освободительной войны: Сардинское королевство объявляет войну Австрии. Гарибальди показывает себя прекрасным командиром, но снова терпит неудачу. Причем предают его собственные генералы, которые пытались устроить ловушку слишком неуправляемому командиру.
— В 1860 году начинается бунт на Сицилии, и Гарибальди, командующий всего тысячью плохо вооруженных добровольцев, захватывает сначала остров, а затем и весь юг Италии. Он становится диктатором, но вынужденно отдает власть Пьемонту, понимая что это — единственный способ объединить Италию.
— В 1862 году Гарибальди по той же схеме пытается устроить бунт и захватить земли Папы Римского. Его встречают ружейными выстрелами и тяжело ранят в ногу собственные союзники, которые испугались, что захват Ватикана приведет к тому, что на Италию нападут все католические страны.
— в 1864 Джузеппе снова организует собственный поход на Рим. Все снова оборачивается скверно: его отряд разбивают французы, а его арестовывают. В это время Франция как раз проигрывает войну Пруссии и итальянцы, которые только что арестовали Гарибальди за вторжение в Рим, сами вводят туда войска. Фактически, они просто захватили город на успехе Джузеппе, присвоив его заслуги.
— В 1870 году Гарибальди сам выступает на стороне французов, воюя против Пруссии. Свои действия он объясняет тем, что воюет против тиранов везде, где в этом требуется помощь. Французы проигрывают войну с ужасными потерями, но отряд Джузеппе оказывается единственным во всей французской армии несломленным и не сдавшимся с позором.
Просто удивительно, как вся эта череда, казалось бы, провалов привела к конечной победе и объединению Италии. Гарибальди был во всех смыслах великим неудачником, который доказал, что стойкость — гораздо важнее успеха.
22 ноября исполняется 105 лет со дня смерти Джека Лондона . За 40 лет жизни он успел побывать устричным пиратом и матросом на шхуне, гладильщиком в прачечной и кочегаром, рабочим на джутовой фабрике и расстановщиком кеглей в кегельбане, принять участие в марше безработных на Вашингтон и стать знаменитым автором приключенческих романов. В приключениях он действительно знал толк, и его стремление стать писателем тоже было одним из приключений. Перечитали письма, в которых он об этом рассказывает.
Вы найдете здесь мою попытку переписать первое письмо. Я целых два дня сидел над ним и серьезно его переработал. По трудностям, которые у меня возникли, и по опыту с первым ужасным вариантом я заключаю, что мне нужно будет переписать его в третий раз, чтобы оно прилично выглядело. Однако я шлю его таким, как оно есть. Я и представить себе не мог, что мои первые письма так плохи. Теперь я это вижу.
Я не знаю, что делать. Как в тумане, чувствую, что во всем я неправ, что я не строю характеры, как должен, или даже письма пишу не такими, как их нужно писать. Но я надеюсь — со временем все вызреет. Во всяком случае, это хороший способ честно понять ограниченность человеческих возможностей.
Когда я только начинал писать, у меня не было никаких представлений об искусстве. Так что по мере того, как я учился писать, мне приходилось еще заниматься самообразованием, и это не говоря о том, чтобы зарабатывать на жизнь.
Я бы написал любую дрянь — лишь бы мне заплатили за это.
В жизни я столько странствовал, что в моем чтении и образовании создались огромные пробелы, и мне они так заметны, что я постоянно сомневаюсь в себе.
Вам когда-нибудь говорили, что вы отвратительно пишете? Я имею в виду отвратительный почерк. У вас почерк почти так же ужасен, как у меня, только я прячусь за печатной машинкой, и никто об этом не догадывается.
Я думаю, вы говорите о Ногути. Это японский поэт, не так ли? К сожалению, я незнаком с большинством литературных светил — моя жизнь была слишком короткой, слишком занятой и слишком далекой от подобных связей.
Моя любовь к чтению рано взрастила во мне желание писать, но мой образ жизни не давал мне это попробовать.
Я был ловцом лосося, устричным пиратом, матросом на шхуне, рыбацким патрульным, портовым грузчиком и просто искателем морских приключений — по возрасту мальчик, но среди мужчин мужчина. Всегда с книгой, и всегда за чтением, пока остальные спали.
Меня называли жестоким, безжалостным, бессердечным, неуступчивым и т. д., и все почему? Потому что я не соглашался на предложения прибиться к какому-то берегу и остаться на нем навсегда.
Поверь, соприкосновения с окружающим миром не причинят тебе вреда, если правильно относиться к трению. Вообще самый полезный опыт — это оказаться в руках знатоков своего дела, которые не станут с тобой церемониться. Для меня это всегда было лучшим образованием.
Человеку нужно, чтобы рядом всегда были те, кто лучше, чтобы было с кем себя сравнивать. Иначе он не будет расти или его рост окажется односторонним и причудливым. Тот, кто бежит с пейсмейкером, всегда развивает лучшую скорость, чем тот, кто бежит сам по себе.
В литературе мне неоткуда было ждать помощи или совета — я просто мыкался в темноте, пока где-нибудь не удавалось пробить дыру и оттуда не просачивался свет. Прописные истины становились для меня откровением. Некому было указать мне на ошибки.
Что касается учебы, то я все время учусь. Никогда не целый вечер, но несколько часов перед сном я всегда провожу в кровати с книгами. Меня интересует вообще все — мир такой интересный.
Поэзия? Да чего бы я только не отдал за возможность сесть и написать что-то амбициозное! Но за это ведь не платят, вот я и не сажусь. Надо так долго набивать руку, чтобы вышло что-то стоящее, но все эти мучения не имеют никакой рыночной стоимости.
Не было ни дня, чтобы я не написал как минимум 1500 слов, а иногда и все 2000. Каково, а? И при этом я выполнял все свои прочие обязательства, продолжал учиться и каждый день корректировал от 16 до 48 листов. Иногда я по 48 часов не касался ногами пола, а из внешнего мира видел только крыльцо, с которого вечером забирал газету.
Дела здесь, в Лондоне,— ужасны; и они еще говорят мне, что это хорошие времена и все обеспечены работой, кроме нетрудоспособных. Ну если это хорошие времена, то, как выглядят плохие времена, я и представить себе не могу!
К черту себя! Надо забыть о себе. И тогда мир тебя запомнит. Надо вложить всего себя в работу, но не дать себе нигде вылезти наружу. Когда Гамлет произносит свой монолог, думает ли читатель в этот момент о Шекспире? Только потом — ох уж это потом — он говорит о гении Шекспира.
Читайте также: